Тексты

Всем привет! Сегодня мы продолжим говорить по Ливонской войне. Д.Ю. нет, он где-то ездит, поэтому говорить я буду один. В прошлый раз мы закончили, как вы помните, наверное – кто не помнит, может посмотреть ссылку под роликом, там будут координаты нашей предыдущей беседы – в прошлый раз мы закончили в 1558 году, в начале Ливонской войны, в начале Ливонской кампании, когда русские войска разгромили разрозненные контингенты ливонцев на их территории, захватили до 2 десятков городов, и таким образом покорили практически всю Восточную Ливонию.

Вот прежде чем мы перейдём к продолжению нашей беседы, а конкретно о контрнаступлении ливонцев, о политических перипетиях вокруг происходящих событий, о важных дипломатических переговорах, которые шли в это время и, собственно, о продолжении военных действий с русской стороны, нужно сказать о принципе феодальной войны вообще, просто напомнить, потому что всё, о чём я сейчас буду говорить, предваряя беседу, вот по этим самым плюсам и минусам, как по полю из грабель, будут бегать войска Сигизмунда Августа и Ивана Грозного. Ну и мы вслед за ними.

Вот русские только что победили вроде бы в Ливонии – почему они ливонцев не смогли добить, и почему ливонцы смогли собраться с силами, хотя вроде бы, если посмотреть на размеры растущей империи и вот этой вот хилой Ливонской конфедерации, там просто размеры несопоставимы, и численность населения сильно несопоставимая? Ну и способность к мобилизации очень сильно разная. Тем не менее, вот дошли до определённого момента, т.е. захватили Нарву, естественно, Дерпт – самое важное приобретение, он же город Юрьев, несколько... несколько десятков даже, наверное, мелких замков – на этом всё закончилось, после чего ливонцы вполне успешно предприняли контрнаступление.

Дело в плюсах и связанных с ними минусах феодальной мобилизации: дело в том, что феодал – это солдат, которому не нужно, в принципе, платить, ну по крайней мере, в широком смысле, потому что он находится на самообеспечении, может выступить на войну в любой подходящий момент, и при этом т.к. он снаряжает на войну себя сам и готовит себя сам, как говорили у нас в старину – по отечеству, т.е. наследственно, это в среднем всегда очень неплохо подготовленный боец, и к походной жизни, и, собственно, к боевым действиям. Это несомненные плюсы. Собственно говоря, только эти плюсы и позволили этим хилым феодальным государствам, а это очень слабые государства, как некая централизованная управляющая структура, собирать представительные армии и участвовать широко во внешней политике, иногда добиваясь, я бы сказал, геополитических результатов, просто потому что феодальное государство, даже государство Ивана Грозного, это очень слабое государство с очень низкой степенью централизации и разветвлённостью управления по всем своим территориям с малыми ресурсами. Вот феодальная мобилизация позволила им иметь представительные армии, ну конечно, представительные для своего времени, для своего контекста.

Но тут же есть и минус, потому что т.к. феодальному бойцу, рыцарю не нужно платить, потому что он сам сидит на земле и сам оплачивает себе вооружение, во многом продовольствие, коня, своих боевых слуг, поэтому же он является субъектом хозяйствования, он хозяин земли, он не только военный, он ещё и управляет некой вверенной ему территорией, пускай и очень небольшой, а значит, он рано или поздно должен будет вернуться к себе в поместье, чтобы оно просто не развалилось, или чтобы не развалился он сам, потому что феодальная армия, естественно, в Средние века не имеет централизованной медицинской службы, поэтому, как бы мы сейчас сказали, для санаторно-курортной реабилитации феодал поступает, как правило, к себе домой, поэтому срок службы у него ограниченный. Даже если мы говорим о временах Ивана Грозного, который слыхом не слыхивал про 40 дней службы феодальной мобилизации во Франции, иногда у нас дворяне умудрялись провести в седле по 6-9 месяцев, но всё равно это ограниченный срок. Вот заканчивается у него этот срок, ты хочешь-не хочешь, тебе придётся человека отпускать домой, иначе он у тебя или сам помрёт, или у него развалится поместье окончательно, и он перестанет иметь какую-то хоть боевую ценность, потому что только с доходов поместья он и живёт.

И вот феодал наносит решительный удар по своему соседу, его замечательное феодальное войско захватывает, возможно даже, большую территорию, и с чем оно сталкивается – оно сталкивается с необходимостью её удерживать. Т.к. армии очень маленькие, в пиковых проявлениях наших восточно-европейских реалий это там 30-35-36 тысяч комбатантов, это много, но в условиях даже Ливонского фронта, Эстонии и Латвии, это ну 2 современные дивизии – капля в море, их просто не заметят, значит, нет никакого сплошного фронта, значит, закрепление результатов войны – это удержание значимых фортификационных точек: городов, замков, крепостей, возможно, возведение своих временных укреплений, а там нужно оставлять гарнизоны. Вот гарнизоны остаются служить, а основная масса войска в это время обязана разойтись по домам, и она расходится. И вот эти гарнизоны вынуждены нести караульную службу, поддерживать некие полицейские функции, обеспечивая лояльность населения внутри покорённых городов, нести разъезды, разведку, и их немного. А сосед, который только что получил по зубам, к этому времени заканчивает свою мобилизацию, и вот все эти разрозненные гарнизоны сталкиваются с абсолютно превосходящими силами, даже если это довольно слабое государство, какой была Ливония. Т.е. в одном месте у нас просто нет столько сил, чтобы сопротивляться им в данный момент. И тут всё зависело только от качества крепостей, мотивированности личного состава, качества их вооружения.

Очень часто заканчивалось тем, что почти всё завоёванное победоносный в прошлом феодал тут же утрачивал, и приходилось воевать заново, возвращать всё это обратно. Вот этот маятник мог качаться очень долго, если мы вспомним классический пример 100-летней войны между Англией и Францией, она продолжалась только потому, что даже очень богатая, очень мощная Англия, которая имела по своему времени – первая половина-середина 14 века – наверное, одну из самых передовых армий в Европе, которая с 1337 года по 1356 год не проиграла ни одного значимого сражения вообще, ну кроме стычек каких-то, естественно – вот казалось бы, как эта Франция вообще сохранилась на карте Европы? Её должны были просто втоптать в каменный век и обнулить, присоединив к Английскому королевству Плантагенетов полностью. Но нет, Франция жила, прекрасно себя чувствовала, ну просто потому что англичане в т.ч. не могли позволить армию постоянной готовности хоть сколько-нибудь приличной численности, хоть сколько-нибудь приличного размера.

Победа, наступление, захват территории, попытка удержания, как правило, заканчивается ничем, потому что враг, имея подавляющее превосходство на узком участке фронта, почти всё, что ты захватил, отберёт. Ну или не почти всё, а много. Поэтому война продолжалась между Англией и Францией, как мы помним, с 1337-го аж по 1453 год, если говорить о серии связанных конфликтов. Вот то же самое происходило и у нас, в этом отношении мы ничем не отличались, ну кроме того, что это всё-таки уже вторая половина 16 века, и европейские – западно-европейские и центрально-европейские державы в это время уже стремительно переходят к капитализму, а значит, и разворачиванию наёмных постоянных армий. Но, к счастью, наши противники о таком не то, что не слыхивали – не могли себе такого позволить в широком употреблении.

Ну и таким образом, переносимся мы в Ливонию, в позднюю осень 1558 года. Т.к. было заключено временное перемирие, русские войска ушли из Ливонии, широкомасштабных действий не велось, остались только гарнизоны. В это время остававшийся ещё некоторое количество месяцев магистр Иоганн Вильгельм фон Фюрстенберг предпоследний магистр Ливонского ордена вместе со своим коадъютором, т.е. заместителем, Рижским архиепископом Вильгельмом и его пробстом, т.е. настоятелем храма, фон Фелькерзамом начали готовить захват территории обратно или по крайней мере некую политическую манифестацию, которая должна была привлечь их литовских союзников к активному участию в войне.

Каким образом они готовились: конечно, в первую очередь нанимали наёмников, потому что собственная феодальная мобилизация в Ливонии была ещё слабее, чем в Литве, и гораздо слабее, чем в России, хотя бы численно. В первую очередь из Германии, конечно, и из Силезии, из Чехии, прибывали всадники, рейтары, удалось нанять некоторое количество ландскнехтов, привозили пушки, порох. По поводу ландскнехтов я ещё раз говорю: это просто общеупотребимое уже к тому времени название для пеших наёмных солдат, это совсем не те ландскнехты, которые прославили в своё время Священную Римскую империю германской нации в итальянских войнах в конце 15-го – начале 16-го века. Это люди, не принадлежавшие к корпорации вот тех настоящих ландскнехтов.

Словом, в Рижском архиепископстве в Западной Ливонии начали собираться войска. Псковская летопись говорит о том, что вместе с магистром собралось более 10 тысяч человек. Если посмотреть на ливонские материалы, эту численность можно уточнить: в письме Финляндскому герцогу Иоганну Маттиас Фриснер писал, что под началом ливонцев находится 7 тысяч кнехтов, 2 тысячи всадников и до 10 тысяч крестьянского ополчения, ну там обычно употребляется такое слово – «bauern», т.е. крестьяне. Видимо, это, собственно, нонкомбатанты, это то, что у нас называлось посошная рать, т.е. силы обеспечения.

Из Ревеля отписывали, что Готхард фон Кеттлер собрал 4 тысячи конницы и 15 феннлейнов ландскнехов. Феннлейн – это основное тактическое пехотное соединение 16 века, обычно его называют ротой – это небольшая ошибка, потому что обычно в феннлейне концентрировалось от 2 до 4 рот, т.е. до 400 человек, возможно, от 200 до 400, идеальные цифры, конечно, в это время не выдерживались никогда. Вот посчитайте сами, сколько это могло быть – соответственно, от 3 тысяч до 6 тысяч человек пехоты. И до 8 гешвадеров, т.е. эскадр, рот немецких рейтар. В любом случае силы для Ливонии очень представительные, и основной их целью был Дерпт, потому что Дерпт – это сердце Восточной Ливонии, его нужно было возвращать любыми способами.

Русских, как я уже говорил, во взятых замках и городах не могло остаться много. В Дерпте, как писали, находилось до 1,5 тысяч бойцов, причём я думаю, что это несколько завышенная цифра, потому что пленные ливонцы показывали, что в Дерпте всего лишь 1 тысяча человек и артиллерия насчитывает не более 20 стволов, не считая мелких пушек – ну, скорее всего этих самых ручных гаковниц, т.е. не больших пушек на колёсах, на лафетах, а то, что стреляет со стены.

В Нарве находилось всего 200 человек, в Лаисе размещалось около 100 и, как писали, 90 человек находилось в замке Ринген, хотя в результате там оказалось несколько больше – до 1,5 сотен человек. Но в любом случае это гарнизоны очень несерьёзные, тем более если мы вспомним, что под натиском русских все эти замки падали буквально как каштаны спелые. Падали они почему – да потому что они были старые, это были замки, которые были в основном не приспособлены к реалиям войны 16 века. Они были хороши в доартиллерийскую эпоху, но как только под стенами появлялась серьёзная артиллерия, защищать их было невозможно. И вот теперь защищать их пришлось нам.

Как бы мы сказали, генерал-губернатором всей захваченной территории был князь Шуйский, и по максимальным подсчётам, по всей территории Ливонии у него было раскидано от 3 до 3,5 тысяч человек. Вот если представить себе, что они находились не в одном месте, а были раздроблены по разным гарнизонам, и чтобы собрать их в один кулак, требовалось время, тем более непонятно, кулак этот должен находиться где, где парировать ливонское контрнаступление, мы поймём, что у ливонцев было на какой-то момент решительное численное превосходство. Кроме того, ливонцы, в общем, небезосновательно рассчитывали, что в Дерпте поднимется восстание против русских, просто потому что этот город был русским когда-то, но это было очень давно, с 13 века он был уже немецким, и к тому времени уже: 13-тый, 14-тый, 15-тый – уже там почти... больше 3 веков он был немецким, конечно, там было только германское или местное эстонское население, поэтом на помощь, как бы мы сейчас сказали, «пятой колонны» ливонцы могли рассчитывать с полным основанием. Тем более, что если бы там в самом деле началось очень серьёзное, решительное восстание, этот наш гарнизон в 1,5 тысячи, ну может быть, бы удержался, но точно совершенно понёс бы серьёзные потери и просто не смог бы оборонять город, потому что ему не на что было бы опереться, и мы вынуждены были бы оставить Дерпт.

Что же в Москве? В Москве, судя по всему, не знали о готовящемся контрнаступлении. Хотя, конечно, это очень странно, но мы видим, что даже князь Шуйский Пётр Иванович уехал в Москву праздновать победу, получать подарки от царя, получать царскую милость, верстать новые поместья. Т.е. на какой-то момент в Ливонии просто не осталось генерал-губернатора, ну опять же, говоря современным языком, т.е. главнокомандующего всем этим ливонским направлением. Т.е. армия оказалось мало того, что раздроблена и малочисленна, так ещё и обезглавлена.

Как писали: «В Александровской слободе государь бояр и воевод всех шубами жаловал, и кубки, аргамаки и кони, и доспехи давал им, и землями, и кормление им довольно пожаловал». Детей боярских Иван «многим своим жалованием жаловал, шубами и ковши и камками и денгами и конми и доспехом и кормлением и поместьи».

И вот в первых числах октября 1558 года до Москвы доходит известие, что в конце сентября Готхард фон Кеттлер выступил из Вольмара с 1,5 тысячами всадников и 6 феннлейнами ландскнехтов. Ну опять же, что такое 6 феннлейнов, мы точно не знаем, т.е. это от 1200, возможно, до 2800 человек. Ну условно, в среднем 2000-2100 пехоты. И 1 октября вся эта братия образовалась под замком Ринген.

Как я уже говорил... мы сейчас на карте, я при помощи Google Maps эту карту составил, мы сейчас можем посмотреть, что да, к Дерпту можно было пройти, что называется, вборзе, но оставлять на пути коммуникаций пусть даже небольшой замок было нельзя, т.е. нужно было его перехватить, потому что, ну во-первых, естественно, немцы не знали, какой там гарнизон, до последнего человека, тем более что ладно, Москва реагирует медленно, но местные-то хорошо знали, что происходит, они могли к важным точкам стянуть подкрепление, а даже 150-200-300 человек на путях коммуникации, тем более если среди них есть известное количество конницы, смертельная угроза даже для большой многотысячной армии, просто потому что обозы будут перехватываться и громиться в пути.

Ну а Кеттлер и Фелькерзам пошли, что называется, вборзе, т.е. не повезли с собой серьёзного обоза и тяжёлой артиллерии, рассчитывая упредить развёртывание русских войск и взять города изгоном, и оказались под Рингеном. В Рингене в это время было, по сообщениям нашего летописца, 140 человек, т.е. не 90, как говорилось изначально в ливонских материалах, а 140 – видимо, их или сразу было больше, или командование успело собрать туда какие-то подкрепления.

Командование – это кто: это некий Русин Игнатьев, в общем, забытый герой той Ливонской войны, человек, которого имя, в общем, надо бы и почтить, почему – сейчас расскажу. А просто потому что уже 4 октября от города с замечательными названием Шваненбург подошло ещё 600 всадников и 3 тысячи крестьянского ополчения, видимо, т.е. люди, которые могут вести планомерные какие-то сапёрно-инженерные работы. Ринген обложили со всех сторон, замок очень небольшой, там его цитадель, возможно, была на 100-150 м прямоугольником, построена была в 1340-ых годах, т.е. это очень старый замок и очень небольшой, внутри, видите, 140 человек, по сообщениям Псковской летописи. Но у ливонцев нет пушек. Т.е. что такое замок классического и высокого Средневековья, да и позднего Средневековья – это высоченные стены, которые в первую очередь рассчитаны на то, чтобы на них нельзя было залезть. Они не очень толстые, но они в первую очередь высокие, и если нет серьёзной артиллерии, на эти стены придётся лезть.

И Русин Игнатьев оказался настоящей занозой, потому что он отказался сдаваться и сел в осадное сидение, т.е. самое главное, на что могли рассчитывать ливонцы – подойти к Дерпту изгоном, т.е. быстро, пока его не успели изготовить к обороне, не получилось, просто из-за того что на пути этого многотысячного войска оказалось 150, может быть, меньше – 140 русских человек во главе с Русином Игнатьевым, который оказался в свою очередь очень крепким орешком. Потребовалась артиллерия, потому что штурм не дал никаких плодов. Артиллерия осенью, как вы понимаете, едет долго, из Вендена, куда магистру послали запрос, возможно, из Риги, из Ревеля, откуда её могли ещё поставить, тяжёлая артиллерия будет добираться долго, а значит, русские получили передышку, шанс подготовиться и противодействовать разворачивающемуся ливонскому контрнаступлению.

Ну опять же не нужно думать, что мобилизация в Московском государстве отличалась какой-то особой стремительностью. Да, она была несколько быстрее, чем в Литве, но это значит, что войска собирались не 5-6 месяцев, а 3, т.е. перед Русином Игнатьевым стояла пренеприятнейшая перспектива, но однако сдаваться он не думал.

Уже 2 октября дерптский наместник князь Курлятев получил известие о том, что под Венгелем стоит большое ливонское войско, и он сразу же, конечно, послал донесение в Москву. Отлично понимая, что из Москвы подкрепление, прямо скажем, будет идти долго, Курлятев осознал, что сидит на очень непрочном троне, в основании которого находятся те самые дерптские бюргеры. Ну и чтобы пресечь беспорядки, которые, видимо, всё-таки начались, все дерптские бюргеры, способные носить оружие, были отправлены на Псковщину. Всех, кто сопротивлялся, бичевали, потом отрубали пальцы на руках и на ногах, а потом и головы для педагогического эффекта. Как доносили в Ревель, русские стали подтягивать подкрепление, видимо, пока локальное из Новгородских земель.

Ну а что делать с Рингеном, было непонятно. Я сейчас прямо как вижу, как в Москве обрадовались принесённым вестям о воскрешении только что буквально наголову разбитых ливонцев. Ну кто как – я бы, наверное, решил, что Ринген удержать не удастся, и кстати, был бы прав. Как писал московский летописец, «с воеводами посланы люди немногие, да и те истомны добре», т.е. сильно утомлены. Ну а Псковская летопись добавляет, что «людей тех было всего тысячи з две», т.е. мало того, что они были утомлены, так их ещё всего было 2 тысячи, потому что быстрее собраться было нельзя. Т.е. снять осаду с Рингена такими силами, учитывая, сколько там было ливонцев, учитывая вполне себе опытных наёмников, вряд ли можно было рассчитывать. Можно было их только попытаться напугать, деморализовать, перехватить подъездные пути обозов.

Т.е. сейчас у нас получалось где-то около 7-8, возможно, 9 тысяч человек Ливонской конфедерации армии, и против неё разрозненные контингенты Шуйского 3 тысячи человек, которым на помощь идёт из Пскова около 2 тысяч человек, да и то которые только что вернулись из летне-осеннего похода на Ливонию и, как пишет летописец, сильно утомлены – «истомны добре».

Ринген между тем обложили по полной программе. Как писал летописец, видимо, пересказывая какие-то воеводские донесения: «Маистр по городу бьёт и приступает ежеден к Ринголу (т.е. к Рингену – К.Ж.), и Русин Игнатьев в приступех у них людей побивает, а наряду с маистром много», т.е. пушек, наряд – мы понимаем, что это такое: это орудие. Это, конечно, враньё, преувеличение, потому что с Кеттлером и Фелькерзамом не могло быть вообще никаких осадных пушек, это всё была сплошь лёгкая артиллерия, которая могла только бить по зубцам стен, не причиняя самим стенам никакого вреда. Тем не менее, и это серьёзная угроза, учитывая, что в этом самом Рингене серьёзной артиллерии не было вообще.

Ну тем не менее, штурмовать Ринген приходилось, немцы несли потери, утомлялись, а в это время к замку ползла тяжёлая артиллерия. Вскоре прибыло 500 кнехтов, 2 полукартауны, т.е. пушка калибром, получается у нас, 12 фунтов, если у нас картауна полная 24 фунта, то полукартауна, стало быть, 12 фунтов – ну это уже серьёзный калибр. Прибыли они 22 октября 1558 года, и пушки начали первую серьёзную артподготовку. Тем не менее Кеттлер послал 1 феннлейн ландскнехтов на штурм. Штурм через проломы поначалу удался успехом, взяли нескольких пленных – как пишут, до 6 человек, но тем не менее этот феннлейн русские смогли выбить огнём и рукопашным боем, после чего начался новый обстрел. Обстрел длился аж 2 суток, за обстрелом последовал новый массированный штурм, но и его русские смогли отбить, хотя и понесли, как я полагаю, очень серьёзные потери, какие – мы можем только гадать, но тем не менее даже в этих крепостных проломах, через которые лезть очень неудобно, прямой бой с настолько превосходящими силами мог быть выигран только плотным оружейным огнём, а, как мы понимаем, наши люди никакого боеприпаса не получали в подкрепление, поэтому они израсходовали значительное количество боезапаса, и огонь со стен стал слабеть.

Третьего штурма замок Ринген не выдержал. Я думаю, что оставалось там, наверное, хорошо, если человек 50-60, способных носить оружие, и конечно, настолько превосходящие силы просто их, как это говорили, вбили в замок.

11 ноября 1558 года победители доставили пленных по местам, как бы мы сказали, концентрационных лагерей. Кстати, с пленными обошлись очень сурово, потому что Русин Игнатьев был уморен в тюрьме, как и большинство пленных, которые оказались вместе с ним. Писали, что «95 пленных был взят». Как его немцы называли - знатный «baijaren und woijwaden», т.е. это мог быть только Русин Игнатьев, конечно же. Кстати, Курбский Андрей писал, что этого самого рингенского ротмистра, как раз он писал, что уморили «мало не всех во презлых темницах гладом и зимою...».

Но тем не менее, ценой своей жизни и ценой жизни своих людей Русин Игнатьев план контрнаступления разрушил практически полностью, т.е. получается, маленький замок со 2 октября по 29 октября непрерывно оборонялся и не позволил немцам изгоном прийти под Дерпт.

В это время вышла малая... как это – лёгкая рать во главе с воеводой Репниным, которую немцы тоже разбили, после чего подвергли опустошению псковское пограничье, ну собственно, на этом успехи вот этого осеннего контрнаступления закончились. Вскоре во время сражения с разъездами, с набеговыми силами русских погиб сам Фелькерзам.

Ну а Иван Грозный был немало разгневан новой, как он писал, изменой и воровством лучших ливонских людей, и готовил ответный удар уже серьёзный, т.е. не какие-то там лёгкие рати, набеговый контингент, ни в коем случае – новое серьёзное планомерное наступление. Всё оно должно было разворачиваться на фоне по-настоящему драматических событий, которые разворачивались за столами переговоров, причём сейчас мы можем видеть ту подводную часть айсберга, громадную, которая стояла за этими переговорами, пользуясь мощью постзнания, тогда, я не думаю, что это было настолько очевидно. В этом наверное, и ответственность дипломата, потому что он не может знать всего, при этом его аналитика должна проникать на года вперёд, потому что каждое его слово может стоить тысяч жизней, а может быть, и больше.

Как мы помним, в это время литовцы разворачивали некий план широкого крымского союза, на который сначала Москва ответила благожелательным вниманием. 20 декабря 1558 года в Москву было отправлено посольство Василия Тышкевича. Ехал он долго, ну просто потому что ожидал результата литовских миссий в Стамбуле и в Бахчисарае, т.е., собственно, в Оттоманской порте и в Крыму, чем они закончатся, потому что, естественно, хоть и планировалось некая широкая противокрымская коалиция, но литовцы никогда не забывали, что с крымцами можно ещё и дружить. Кстати, не забывали об этом и наши, потому что и наши тоже в Крым посылали посольство.

Опять были выдвинуты совершенно недопустимые требования, потому что Москва должна была вернуть Смоленск и отказаться от всяких претензий на прочие земли Рюриковичей в Украине, которые были потеряны в предыдущие века. Ну конечно, Москва на это не шла, развернулась широкая полемика, и в пылу полемики Тышкевич заявил буквально следующее о перспективах борьбы с Крымским ханством – что «и толко Крымского хана избыв, и вам не на ком пасти, пасти вам на нас», т.е. сначала вместе разобьём Крымского хана, а когда ни вам, ни нам не на кого будет нападать, нападём уже друг на друга, так сказать, с полным уважением и ответственностью к происходящему моменту.

И вот только 11 марта 1559 года, уже на следующий год – представляете, сколько длилось это посольство – литовцы затронули ливонскую проблему, а ливонская проблема для них была очень серьёзная, потому что если в это время для Ивана Грозного это был второстепенный фронт, для литовцев это был очень важный фронт, перспективный фронт, они там ещё не воевали – я напоминаю: там пока отдувались одни ливонцы, рассчитывая на литовскую помощь, в исполнение Позвольских соглашений, но литовцы выжидали момент, когда можно будет заключить новое, более выгодное соглашение. Что послужило поводом, потому что нельзя так просто взять и сказать: «А что это вы там воюете?» - а поводом послужило то, что московские дети боярские и дворяне учиняли набеги, естественно, с неизбежными эксцессами в смысле насилия, на Ливонские земли, а это же христиане, католики, и конечно же, литовцы от имени своего господина не могли не указать на тот факт, что Рижский архиепископ – родственник Великого князя Литовского Сигизмунда Августа. Таким образом, Иван Грозный не только уничтожает христианское население, тоже будучи христианином, но ещё и утесняет родственника серьёзного человека, с которым он пока в состоянии войны не находится. Поэтому литовцы просто просили приостановить военные действия, как это писали, беспокоясь за мир среди христиан. Ну опять же, намекая на перспективную возможность совместной борьбы с Крымом. Но ещё раз скажу, что несмотря на все эти самые прощупывающие вопросы, литовцы не торопились выступить на помощь Ливонии, которая натурально находилась на краю гибели.

Но в марте 1559 года к переговорам присоединилось датское посольство, а датчане в данный момент были весьма серьёзной фигурой на политической шахматной доске, почему – да просто потому что на ливонское балтийское побережье претендовали одновременно, понятное дело, Москва, естественно, там были интересы у Литвы с Польшей, и конечно же, у Швеции, которая выступала естественным противником для России. И в это время Дания, которая также имела давние, ещё с 13 века, интересы в Ливонии, т.е. Ревель – это датский город и, как бы мы сейчас сказали, вся Таллинщина – датская бывшая территория, то они ко всему прочему выступали естественным врагом шведов, поэтому с датчанами нам ссориться было ни в коем случае нельзя, потому что в случае широкомасштабного конфликта только датчане могли выступить более-менее гарантированно на нашей стороне или оказаться в состоянии благожелательного нейтралитета, т.е. не противодействовать, с одной стороны, и поставлять необходимые боеприпасы и военных специалистов.

Датские послы также ходатайствовали за мир в Ливонии, естественно, имея в виду, что если будет продолжаться война, им придётся аннексировать Ревель, или по крайней мере попытаться аннексировать Ревель, что очень не хотелось бы, потому что тогда датчане могли бы столкнуться вместо союза напрямую с вооружённым противодействием Москвы, а хотелось союза, конечно.

Стало понятно, что Ливонская проблема выходит из конфликта за Юрьеву дань, далеко за её пределы. Появление датчан заставило московскую дипломатию пойти на следующий шаг: царь прекращает военные действия на тот срок, пока в Москву не приедет или магистр Ливонского ордена, или доверенные лица с обязательными полномочиями, которые могут признать или гарантировать признание их, как говорили тогда, вины. Причём гарантией должна была выступать именно Дания, как нейтральная страна – потенциальный союзник. Но что значить – приостановить военные действия? Перемирие с Орденом не заключалось, об этом не сохранилось ни одного документа вообще, т.е. царь, что называется, своим словом обещал не выставлять серьёзные контингенты, не завоёвывать новых земель. Я уверен, что набеговые операции в это время продолжались, даже не распоряжением царя, а просто в силу этого постоянно текущего ливонского конфликта.

Занятно отметить, что согласие датчанам было дано после того, как Москву покинуло посольство Тышкевича. Что это значит? Если внимательно об этом порассуждать, это значит, что в Москве до сих пор не подозревали о сути Позвольских соглашений о возможной, и об их наличии, напомню: это соглашение между Литвой при помощи Польши и Пруссии и Ливонской конфедерации о некоем совместном союзе, которые были заключены ещё в 1557 году, естественно, под воздействием военной угрозы Ливонской конфедерации. Т.е. то, что Литва может подмять под себя юридически всю Ливонию, мы тогда ещё не знали – это напрямую следует из действий московской дипломатии.

Тем не менее, для литовцев тоже вопрос был очень серьёзный, потому что ливонская проблема должна быть решена, потому что в Ливонии – это отлично было понятно просто из взгляда на географический расклад – там может столкнуться не только Россия и Ливония, которые уже бились, но это клубок противоречий, затрагивающий напрямую всю Прибалтику, т.е. Литву, Польшу, Данию и Швецию ко всему прочему, т.е. нужно было что-то решать, оформлять это как-то юридически. И Сигизмунду Августу, который не был, конечно, полновластным сувереном в Литве, пришлось уже в апреле 1559 года обращаться к радным панам, т.е. к местному олигархату. Выяснилось, что магистр Ордена согласен передать 4 замка на границе с Новгородскими землями, передать их во власть Литвы, т.е. чтобы любое нападение на границу моментально вызывало военную реакцию Литвы, как нападение на собственные боевые контингенты.

Тем не менее, несмотря на всю лестность предложения, Сигизмунд Август развернул перед панами Рады бедственное положение казны, которое сопровождало несчастную Литву, наверное, на всём протяжении существования после Витовта. Т.е. долгой полномасштабной войны государство могло не потянуть, ну собственно, для чего и потребовалось мнение панов Рады, которые только и могли внести требуемые суммы для ведения войны. Было решено усилить оборону Полоцка и Витебска, как литовских городов, которые находятся на стратегических направлениях, было решено собрать экстренные налоги, на чём, конечно, радные паны могли погреть руки, ну и тем не менее, некое соглашение внутрилитовское было достигнуто, после чего... вот после этого стало понятно Литве, нам, конечно, ещё нет, что Литва рано или поздно включится в войну. Это, напомню, 1559 год.

Шляхта, конечно, встретила эту перспективу с известным энтузиазмом, ну ровно тем же энтузиазм был обоснован, чем и энтузиазм новгородских дворян и детей боярских в 1557 году перед началом войны в Ливонии – да просто потому что там можно было поживиться новыми землями, крестьянами, некоторым образом разбогатеть.

К лету 1559 года в Литву приехал уже тогда магистр Готхард фон Кеттлер, и 31 августа было подписано Виленское соглашение, по которому уже не 4 замка, а вся территория Ливонии переходила под протекторат лично Сигизмунда Августа. Литва, естественно, обеспечивала защиту этих земель, ну а взамен получали известный территориальный залог, т.е. замки Лютцен, Динабург, Зельбург, Бавске и Розитен. Когда война должна была закончиться, этот залог Орден мог выкупить, причём за очень серьёзную сумму. Ну а до окончания этого незаписанного перемирия между Ливонией и Москвой Литва должна была выслать в Москву уведомление о переходе Ливонии под полный её протекторат. Ну а на границе должны были размещаться ливонские гарнизоны и контингенты. Конкретное определение границ между Ливонией и Литвой должно было остаться для решения на после войны.

Очень быстро к общему договору присоединился и Рижский архиепископ. Напомню: он был прямой креатурой Сигизмунда Августа, и поэтому его присоединение было вопросом только времени и несложной дипломатической техники. По Виленскому договору он отдавал под залог замки Мариенхаузен и Ленневарден.

Но мы пока перенесёмся в конец 1558 года – начало 1559 года, пока все эти очень грозные дипломатические сдвиги не были совершены. Вернёмся мы, конечно же, в Ливонию и в Москву. Т.к., я напомню, до завершения осенней кампании датские послы просили Ивана Грозного прекратить полномасштабные боевые действия, Иван Грозный отправил грамоту в Юрьев к князю Курлятеву. Там он повелел «послати от собя к маистру, чтобы государю царю бил челом и исправился во всем, а кровь бы християнская неповинная в том не розлилася». Но в это время магистр, как мы знаем, уже вёл закулисные переговоры с третьей стороной – с Литвой, поэтому прямого ответа не дал. Что характерно: как мы видим, Иван Грозный общается с магистром не лично, а через наместника в Дерпте, т.е. через князя Курлятева, не считая магистра ровней себе. Магистр ответа никакого не дал, и из Москвы полетела вторая грамота, где было написано, что ливонцы лгут, воруют, и он, т.е. русский царь, намерен «искать с них за неправды и за нарушение крестного целования, сколько ему Бог поможет».

Острием этого копья, нацеленного в сердце Ливонских земель, стала рать князя Микулинского, которая собиралась от Великих Лук и Пскова. «Велел им государь воевати дороги и, где маистр их встретить, велел дело свое земское с ним делати, сколко им милосердый Бог помочи подаст». Целью похода Микулинского на это раз была уже не Восточная Ливония, ну возможно, только та её часть, которая была отбита в ходе осеннего контрнаступления, а земли Рижского архиепископа и собственно магистра, которые в предыдущую кампанию практически не пострадали. Это опять была серьёзная, но всего лишь набеговая операция, под началом Микулинского сосредоточилось к концу 1558 года 5 полков, 10 воевод – ну стандартно по 2 на каждый полк, 47 сотенных голов, т.е. 47 командиров рот, которые состояли в этих полках, и 5 городовых воевод со своими людьми, а также татары, «люди казанские горные и луговые», «темниковские и цненские люди, и кадомские», т.е. черемисы и мордва. Да, кстати, они выступили зимой на «ртах», т.е. на лыжах, а в зимнем походе рать лыжников была весьма полезна. Вышел небольшой наряд, т.е. небольшие пушки, и все источники называют его «лёхким», что ещё раз указывает на то, что это была именно набеговая операция, не предполагавшая взятия серьёзных укреплений. Кстати, что интересно, опять же: пушки пошли на лыжном ходу, а не на колёсном.

Поход был стремительным, 19 февраля 1559 года датчане сообщали своему королю, что русские не взяли ни одной крепости, потому что не имели орудий. То же самое, кстати говоря, было написано и в ливонской переписке. Очень интересно записано в источниках о тактике выдвижения русских войск. 47 сотенных голов – это в лучшем случае 9 тысяч человек-всадников, в лучшем случае, скорее всего меньше. Но в любом случае где-то около 8-9 тысяч человек. Они выступали в поход 7-ю колоннами. Представляете – семью, т.е. не двумя, не одной, а семью, просто потому что 9 тысяч человек – это минимум 18 тысяч лошадей – боевых и заводных, плюс неминуемо имеющийся обоз, кони посошной рати людей, т.е. это всё могло составить до 25-30 тысяч лошадей, которых при движении одной колонной, во-первых, нельзя было бы прокормить, а во-вторых ими невозможно было бы управлять, поэтому рать была раздроблена на широкий фронт.

Ну кстати говоря, ещё с татарских и половецких времён было понятно, что только наступление широким фронтом обеспечивает нужный экономический эффект, потому что, с одной стороны, разоряется максимальная территория неприятеля и забирается максимальное количество добра неприятеля себе, в первую очередь, конечно, крестьян, которых угоняли на Новгородские и Псковские земли. Естественно, подобного рода походы при всём их кажущемся теперь зверстве – это была очень важная составляющая войны, т.е. она вроде бы не несла никаких стратегических успехов, возможно, только тактические, но они позволяли кормить войско за счёт вражеской территории, и успешный боевой поход неимоверно поднимал дух личного состава, который только что побывал в победоносном деле, что было крайне важно, просто потому что войска могли ротироваться, и конечно, слухи о том, что как неплохо пограбили твои счастливые предшественники, должен был очень сильно подстёгивать мораль сменных частей.

Как обычно бывает в феодальной войне, вот как только что мы не успели упредить развёртывание ливонцев, так теперь ливонцы не успели упредить нашего развёртывания, просто потому что все понимали, что осенне-зимний контрудар будет обязательно, но ничего не могли с этим поделать вообще, потому что феодальное ополчение разошлось, оно не могло долго находиться в поле, у наёмников кончились деньги – захваченные у русских замки хочешь-не хочешь приходилось содержать, выставлять в них гарнизоны. Всё, войска серьёзного только что было 8 тысяч человек или около того – больше этого войска нет.

Как известно из датской переписки, немногочисленные гарнизоны, раскиданные на 10-20, а то и 40 миль друг от друга, ничего не могли противопоставить русским войскам, которые буквально наводнили земли Рижского архиепископа и магистра Ливонского. Стартом к походу было отсутствие ответа от магистра, его некоторое время подождали, и потом отдали приказ Микулинскому атаковать, и он атаковал. 17 января 1559 года русские силы начали вторжение. Наступление широким фронтом оказалось очень эффективным, ливонцы оценивали главные силы, согласно своим сообщениям, до 18 тысяч человек, что, конечно, чудовищное преувеличение, но тем не менее показывает то, что движение широким фронтом заставляло исчислять силы врага гораздо больше, чем они есть. Царские воеводы шли по т.н. Гауйскому коридору до Вендена и в юго-западном направлении на Ригу, другая часть войска – передовой полк вторгся в Орденские земли со стороны Нойгаузена, с востока, и пошёл на юг к Мариенбургу. Я надеюсь, сейчас карту покажем, и вы по крайней мере сможете посмотреть, где это всё находится. Со стороны Изборска вторгся ещё один русский отряд, и он двинулся к Шваненбургу, на юг. Отряды занимались, конечно, в первую очередь, конечно, зажитием, грабежом, угоном пленных, стычками с ливонскими разъездами, которые были очень немногочисленны и никак не могли остановить продвижение этой «wütenden Horde», т.е. дикой орды.

Пересказывать подробности всех этих набеговых операций, которые были проведены ратью Микулинского, даже нет смысла, просто потому что это будет повторение примерно одного и того же: появляется у Вендена русский отряд, грабит окрестности, сжигает посад, появляется у Алыста, грабит, появляется под Ригой – опять же грабит. Дошли к концу января до рижских предместий фактически. Кстати, в Рижском заливе умудрились спалить несколько купеческих судов, которые по зиме вмёрзли в лёд – что интересно.

Естественно, орденские, точнее, если быть точным, архиепископские рыцари не могли на это смотреть, предприняли вылазку в количестве 300 человек, ну естественно, вместе с боевыми слугами, и разгромили русский отряд – до 120 всадников. Но это, как вы понимаете, ничего не значило, потому что что значит: разбить отряд в 120 человек – ну, убили, допустим, из них 20, а остальные же просто разбежались. На основном фоне эти потери не значили ничего и не могли остановить продвижение рати Микулинского никак.

Кстати, был забавный эпизод: в одном городе за Двиной, как это писали, когда русские двигались «вверх по Двине по обе стороны Двины к Курконосу». Вот там в Курляндских местах сто... ну, до 100 человек немецких ландскнехтов засели в некой таверне и при помощи мушкетного огня отбивали атаки огромного русского отряда, перебили несколько сот человек, и только когда русские пушки зажгли эту таверну, все пали смертью храбрых. На самом деле нечто подобное было, но по факту это был небольшой разведывательный загон, который захватил врасплох и уничтожил 21 немецкий кнехт из Данцига и 1 взял в плен. Вот так вот с одной стороны это выглядело и с другой.

Естественно, настолько маленький эпизод заслуживает внимания только потому, что из него немецкий хронист Реднер раздул целую такую пропагандистскую историю. Так, конечно, о нём бы и говорить-то и не стоило – что такое на общем фоне 21 убитый и 1 взятый в плен?

Единственное более или менее большое сражение произошло под Тирзеном, где ратники передового полка столкнулись с маленьким отрядом орденских рыцарей и солдат Рижского архиепископа. Собственно говоря, вот там погиб Фелькерзам, причём сначала атаковали немцы, увидев передовые разъезды, разбили передовые разъезды. В это время подошли главные русские силы и разбили уже немцев. Ну судя по всему, немцев было заметно меньше. Но тем не менее немецкие пленники были отправлены во Псков, и далее как сложилась их судьба, мы, наверное, уже никогда и не узнаем.

Вскоре дошли слухи, что на помощь к архиепископу идёт Ханс фон Мекленбург с 4 тысячами, как это писали, «schwartze Reuther», т.е. чёрных рейтар. На самом деле он привёл с собой 372 рейтара – это вот так в 10 раз буквально слухами был раздут его поход. Т.е. под Ригой дела у немцев шли настолько плохо, что Рига могла быть вот-вот взята, и датчане с полным основанием приписывали спасение Риги себе, потому что только мнение датского короля имело в виду прекращение полномасштабных боевых действий.

Ну а царское войско, повинуясь воле своего владыки, повернуло обратно, к 17 февраля вышли на Псковщину к Опочке, как писал летописец стандартную фразу: «дал Бог, здорово», «а пленоу безчислено множество выведоша».

Как было сказано в воеводской отписке, что были опустошены немецкие земли между реками Аа, Эвст (современный Айвиексте) и Западной Двиной и сожжено 11 городков, которые «немцы покинули да выбежали». Ну а список разорённых и взятых местечек выгладит серьёзно – это маршрут царского войска, это Миклин, Триката, Зербин, Скуян, Ерль, Радопожь, Нитоур, Сундеж, Малополсь, Нойенбург, т.е. Новый городок, Нойенбург. Ну естественно, Иван Грозный послал своим ратным людям милость и жалованье.

Конечно, как мы уже подчёркивали неоднократно, такого рода операции имели только ослабление экономического потенциала вражеских земель, запугивание местных жителей и лишение воли военных, которые не могут сопротивляться столь большой грозной армии, которая так быстро появляется и так быстро исчезает в твоих землях, собственно, тогда, когда ей угодно. Об этом, кстати говоря, писал даже испанский король Филипп II Габсбург, который адресовал «Иоанно Базилио, великому князю Руссии» письмо, где он выразил озабоченность событиями в Ливонии, связанными с пролитиями христианской крови.

Ну в это время старый король Дании Кристиан умер, на престол вступил Фредерик II, и он заявил о претензиях короля на Ревель, т.е. на Северную Ливонию, которые были старой датской территорией. Посольство Сигизмунда Августа потребует, как я уже говорил выше, чтобы оставили в покое Вильгельма, архиепископа Рижского, ну и собственно говоря, вот эти события подтолкнули Сигизмунда к фактической аннексии Ливонии... Отставить, не к фактической – к юридической, до фактической аннексии было ещё очень и очень далеко. Но это было очень и очень плохо просто потому, что вокруг Ливонии завязался такой клубок, который, вот когда мы сейчас говорили об успешных действиях набеговых ратей князя Микулинского, можно было даже не вспоминать. Иван Грозный в это время и его дипломаты даже не подозревали, что вот сейчас эта война, которая просто второстепенный фронт, второстепенное направление, перерастёт в целую серию масштабных прибалтийских войн, куда включится, кстати говоря, скоро и Швеция, потому что от Густава Вазы явился гонец с ходатайством от имени короля за бедных ливонских людей. Т.е. уже и шведы внимательно стали поглядывать на эту территорию, и заявили об этом на дипломатическом уровне.

Ну а московская дипломатия находилась на твёрдых позициях: «Лифлянты – извечные даньщики государевы и государю в данех не исправились, и церкви разорили, и образом божиим поругалися...», и только так «взумеют Богу исправятца и государев гнев своим челобитьем утолити», что Иван «по пригожу свое жалованье учинит». Т.е. лифлянты, ливонские немцы, являются данниками государя Ивана IV Васильевича, которые дань ему не платят, и поэтому повинны вернуть долг, а если они его не возвращают и оказывают прямое вооружённое сопротивление, с ними будет то, что уже было в 1558-59 годах, просим не вмешиваться.

Но тем не менее, естественно, без уступок не обошлось. Когда нас покидали шведские и датские послы 12 апреля 1559 года, царь как раз сказал, что с ливонцами будет перемирие. Собственно, об этом мы говорили немножко выше, когда говорили подробно об этих событиях с литовской стороны. Естественно, Иван Грозный имел в виду далеко не только нажим со стороны северных и западных держав, естественно, у него были свои планы по поводу войны с Крымом, потому что в это время, я повторюсь, самое главное направление было крымское, и как скоро выяснится, успешные действия русских ратей обеспечат-таки несколько месяцев мира на крымском направлении. Кстати, к 1560 году будет разбит сам Девлет-гирей в очередной раз. Но об этом речь пойдёт отдельно.

Пока же царь и Боярская дума готовили большой поход против Крымского царя и, естественно, вспоминали, что Великое княжество Литовское может выступить естественным союзником, поэтому обеспечение благожелательности на Ливонском второстепенном направлении было необъяснимым. Кстати говоря, если бы литовцы согласились, пускай даже не на совместное участие, пускай даже на дружелюбный нейтралитет, это означало бы самое главное для нас, мы говорили об этом в первой беседе с Д.Ю., что протекающий по территории Великого княжества Литовского Днепр стал бы транспортной судоходной артерией, которая позволила бы выйти в степи, используя самую дешёвую и надёжную транспортную сеть, т.е. реки.

В низовьях Днепра и Дона в это время успешно действовали судовые рати Адашева и Вишневецкого – ну это, казалось бы, служило неким посылом для литовцев, что вот смотрите – у нас наши войска в это время сейчас громят наших, в общем, общих врагов, кстати говоря, мусульман – крымчаков, давайте действовать вместе. Костью в горле в это время, конечно, стояло то, что мы не знали о реальных намерениях Литвы касательно Ливонии, а какие они были, я уже описал выше.

Кстати говоря, князь Курбский, когда уже сбежал в Литву, в переписке потом пенял Ивану Грозному за «злобесовы претыкания» с христианскими монархами и промедление в создании общей коалиции против Крыма. Как я уже говорил, эти обвинения абсолютно безосновательны просто потому, что мы не знали, что готовится для нас в Ливонии, какая это дипломатическая бомба вообще.

Но тем не менее занявший место Фюрстенберга пропольски, пролитовски настроенный Готхард фон Кетллер занялся деятельными приготовлениями к контрнаступлению. Фюрстенберг, кстати говоря, не покинул вообще командование Ливонским орденом, он стал очень важным комтуром одного из важнейших замков – замка Феллин.

Ну а в Ригу прибыли несколько пушек, 800 ландскнехтов, несколько десятков рейтар, потом ещё 150 ландскнехтов, и в общем и целом приготовления к новой кампании были так или иначе закончены, и конечно, целью её опять был Дерпт, потому что без отвоевания Дерпта вообще нельзя было говорить о сохранении целостности территориальной Ливонской конфедерации.

Кстати говоря, начали контрнаступление именно ливонцы и до окончания срока перемирия. Орденский маршал Шалль фон Белль 14 октября 1559 года выступил с 4 феннлейнами ландскнехов и артиллерией и пришёл в Юрьевский уезд. В Москве, конечно, не могли оставить без внимания просто потому, что вот этот маятник опять качнулся в сторону ливонцев, подача была ливонская, мячик опять полетел с их территории – с этим нужно было что-то делать. Во Псков отправили Алексея Басманова и велели князю, там, воеводе Пскова Юрию Тёмкину «отпустити изо Пскова воевод Захарью Плещеев, Григория Нагово, а с Красного городка и с Вышегорода Замятню Сабурова да Алексея Скрябина», чтобы «быти под людми и приходити на загонщиков и доволна проведывати, коим обычаем маистр изменил и перемирия не дождався воиною пришел». Т.е. нужно было срочно отпускать лёгкую рать из Новгородских и Псковских земель, чтобы она хотя бы не давала развернуться масштабному наступлению ливонцев, с одной стороны, а с другой стороны чтобы следила за путям и, по которым ливонские маршалы совершают это своё предательское изменное контрнаступление. Почему предательское – да потому что до конца перемирия совершённое.

Тут весьма интересно: я помню, когда мы ещё говорили о битве на Ведроше с Д.Ю. в прошлом году, я отмечал, что техника сообщения феодальных средневековых армий – это совсем не то, что техника сообщения теперь, когда есть рации, телефоны... Гонец идёт до ставки главнокомандующего какое-то время – может быть, день, а может быть, неделю, если мы говорим сейчас о Ливонской войне, когда эти самые концы следования разрослись сверх всякого приличия. Т.е. ливонцы совершают некое действие, русская разведка об этом узнаёт и отправляет воеводскую отписку, о которой главнокомандующий узнает только через неделю, и отправив гонца обратно, ещё через неделю этот гонец достигнет, если достигнет, действующих на ТВД отрядов. Т.е. лаг по времени получится в 14 дней, за это время может произойти всё, что угодно.

Тут надо отметить, как действовали при таком лаге времени люди на фронте, естественно, начальные люди: Плещеев отписывал, что со товарищи «приходили на немецких людеи и не в одном месте, и немецких людеи побили и языки поимали троежды». Т.е. это была такая, я бы сказал, полупартизанская война. Невозможно было противодействовать малыми силами крупным силам неприятеля, но зато можно было их постоянно беспокоить: пришёл, отбил некий полон, нанёс потери и быстро ушёл поближе к расположениям главных сил, и потом снова и снова, и снова повторяешь эту операцию, как Плещеев это сделал трижды.

Кстати говоря, языки, которых взял Плещеев, показывали, что пришли «немецкие люди и заморские (наёмники) меистера и арцыбискупа, им дожидатца на мызах», а как соберутся вместе меист (т.е. магистр) и арцыбискуп (т.к. архиепископ), то» идти им к Юрьеву и стояти у Юрьева зима вся: не взяв, от Юрьева прочь не ити». Т.е. атаковать, собравшись всеми войсками, Юрьев и не уходить, пока Юрьев не возьмут.

Кстати говоря, опять выяснилось, что с «пятой колонной» в Дерпте не всё в порядке – она есть.

Тёмкин и Басманов вместе с Плещеевым и его людьми получили приказ идти под Юрьев на усиление, и отправили из Москвы стрелецкие приборы для того, чтобы если что, можно было выставить ещё и приличный стрелковый пехотный контингент. Однако это всё оказалось запоздавшей мерой, потому что переписка была долгая – ну из Москвы до Пскова, вы сами понимаете, это даже не Ливония, пока доедешь. Фон Белль получил ещё 3 феннлейна ландскнехтов из Ревеля, и ещё 700 человек привёл гауптман фон Штрасстбург, т.е. гауптман – капитан. И вот тогда ландмаршал приказал переместиться непосредственно под Дерпт, т.е. пока он действовал просто на Юрьевщине, а теперь переместился непосредственно под Дерпт.

22 октября произошёл первый значимый бой, где русских разбили. Захарий Плещеев писал буквально так: ««приходили немцы на них Мошкалка (т.е. с маршалом) со многими людми да их (т.е. русских) истоптали и воеводу Алексея Ивановича Скрябина убили и детеи боярских дватцать человек убили да тритцать человек боярских людей», т.е. послужильцев ещё. Т.е. 20 человек детей боярских и 30 человек послужильцев, ну и одного воеводу – Алексея Скрябина из хорошей семьи.

Т.е. Иван Грозный отлично увидел, что он опять потерял инициативу в силу того, что лёгкие войска не могли противостоять серьёзному контрнаступлению. Подача, как я и сказал, опять была на стороне ливонцев.

24 октября к ладнмаршалу прибыло ещё 300 всадников, а 8 ноября из Риги прибыли рижский коадъютор, рижские кнехты, конница – около, наверное, 600 человек, после разгрома при Тирзене их не могло быть много. И между 10 и 11 ноября в лагерь осадный прибыл сам Великий магистр с осадным нарядом, т.е. с тяжёлыми пушками. Тогда же немцы атаковали походный стан Захария Плещеева, удачно атаковали – убили до 70 детей боярских, и до тысячи боярских людей, что, конечно, скорее всего, преувеличение – возможно, под раздачу попала посошная рать, которая находилась в лагере, потому что 1000 послужильцев при потере 70 детей боярских – это нереальная цифра абсолютно, там хорошо, если с этими 70 детьми боярскими было 35 послужильцев. Ну а самое неприятное было в том, что воеводы потеряли обоз целиком. Кстати говоря, именно с потерей обоза, скорее всего, связана такая цифра – что 1000 людей боярских было убито.

Орденские чиновники, между прочим, пишут, что русский отряд они разбили всего лишь в 400 человек и взяли в плен воеводу, т.е. не упоминая о разгроме обоза и, видимо, перебитых, взятых в плен там кошевых обозных слугах.

Ситуация складывалась пренеприятная под Ржевом, т.е. по-другому её охарактеризовать нельзя. Большинство полевых русских сил в районе Центральной и Восточной Ливонии оказались фактически небоеспособны – ну понятно, сказывалась усталость от похода, малое число их, отсутствие артиллерии, естественно, усталость и бескормица коней, которые не могли зимой действовать настолько же эффективно, как и летом, а подкрепления крупные с Московских земель быстро поспеть, как обычно, не могли.

19 ноября Кеттлер оказался за версту, т.е. на километр от Дерпта, что характерно: ближе подходить не стали, потому что боялись русской артиллерии, которая была выставлена на дерптских стенах. Артиллерия была, конечно, и у магистра: по сообщению Реннера 2 картауны (kartouwen), 3 полукартауны (halve kartouwen), 3 фельшланга (feltslangen), ну т.е. тяжёлые полевые пушки, 2 фёрморзен (fuirmosern), т.е. огненные мортиры, и 3 кватершланги (quarter slangen), т.е. «четверть змея», т.е. лёгкая полевая пушка. Этого было мало, чтобы взять такую серьёзную крепость, каковой был Дерпт, ну а в Дерпте, между прочим, был немаленький гарнизон ещё ко всему прочему.

В результате магистр простоял под Дерптом 10 дней, т.е. где-то около 1,5 недель, в ходе которых шла артиллерийская перестрелка. Артиллерийская перестрелка сопровождалась, конечно, вылазками из крепости: 24 ноября, по сообщению русского летописца, на немецкого магистра «вылазили ... дети боярские конные из города и стрельцы, убили у маистра из пищалей и дети боярские, человек со сто, а стрельцов государевых убили тритцать с человеком да двух сотников стрелецких». Т.е. серьёзная стычка, опять же, не очень понятно, правду ли говорит и насколько был осведомлён о потерях с ливонской стороны русский воевода, который давал отписки, легшие в основу русской летописи. Не очень понятно, но тем не менее, видно по потерям, что 30 стрельцов и 2 стрелецких сотника убиты – это серьёзная стычка.

Кстати, в это время из Нойгаузена, 25 ноября, если быть точным, из Нойгаузена русский гарнизон атаковал старый ливонский лагерь под Сангатской мызой, там тоже была некая стычка, точно результатов её мы не знаем, пишут, что убили до 1000 человек – там их просто не могло быть столько, тем более, что в этом самом Нойгаузене хорошо, если было человек 200, и как бы они перебили 1000 ливонцев, мне решительно неясно. Немцы, конечно, пишут, что русских было около 1000 в этой вылазке, но это тоже нужно принять за категорическое преувеличение – спасибо, что не 80 тысяч.

Как мы понимаем, при таком артиллерийском наряде ливонцы взять город не смогли. На виду у Дерпта они постояли, ну а зимнее бездорожье, зимняя бескормица и, конечно же, дефицит бюджета послужили к разногласиям в ливонском осадном лагере. Магистр не хотел находиться по Дерптом, т.е. Готхард фон Кеттлер, требовал набега вглубь русской территории. Коадъютор наоборот говорил, что необходимо продолжать осаду, потому что он напрямую был заинтересован в возвращении Дерпта. Ну а раз военачальники не нашли взаимопонимания, всё-таки осаду решили снять и отступили под Фалькенау. А гарнизон города Дерпт принялся отступающим немцам всячески досаждать: воевода Катырёв-Ростовский постоянно отправлял лёгкие рати вдогонку, ну и вот эти-то действия были весьма успешны и весьма опасны для немцев, просто потому что серьёзные набеговые силы тревожили их арьергарды, которые на постоянной основе всеми главными силами защищать было нельзя, иначе ни о каком отступлении речь бы не шла.

Но отступление немцев было не просто отступлением, а отступлением тактическим, потому что из-под Дерпта немцы отправились под замок Лаис, в котором находилось до 100 детей боярских и 200 стрельцов, которых возглавляли некто Бабичев и Соловцов. Об этом узнали от языков, которых как раз отбивали во время набеговых операций лёгкие рати, высланные из-под Юрьева, т.е. они ко всему прочему ещё и информацию ценную добыли. В Лаис срочно отправили 100 стрельцов под начальством незаменимого стрелецкого головы Кашкарова, и поэтому Лаис взять не сумели – потому что, ну понятно, там было не так много людей, всё-таки ещё 100 стрельцов под управлением очень опытного человека, да и стрельцы уже все обстрелянные, с боевым опытом – это серьёзно.

14 декабря магистр, по сообщению Рюссова, подошёл к Лаису, осадил замок, поставил батареи и обстреливал его, дважды ходил на приступ – 16 и 17 декабря, оба раза проиграл. В приступах убито несколько сот отборных кнехтов и ревельский гауптман Вольф фон Штрасборг. «Так как подошла зима и не было счастия, магистр и герцог снова отступили со стыдом и позором. Ратники, по неблагоприятности счастия и недостатка в деньгах, рассердились и разошлись».

Ну т.е. понятно: зимняя война – это всегда очень большие требования к обеспечению войск, т.е. их нужно постоянно кормить, строить зимние жилища долговременные, нужно их обогревать, давать коням кормёжку. Опять же, зимние ночи в наших широтах очень тёмные, т.е. ночная какая-нибудь набеговая операция может оказаться весьма опасной.

19 декабря, таким образом, Кеттлер от Лаиса ушел к замку Оберпалену. Кстати говоря, Кристоф Мекленбургский ушёл ещё раньше с частью своих людей в Ригу. Как писал Хённинг, «удрученные неудачей, немцы ушли в Оберпален. Только тот, кто участвовал в этом предприятии, может представить себе те трудности, которые испытали они, перетаскивая тяжелую артиллерию по дорогам, неспособным выдержать ее вес…».Ну, ландскнехты по своему обычаю стали возмущаться, требовать платы, угрожать мятежом.

Ниенштедт, другой хронист, писал: «Зима окончательно разложила войско. Так всегда бывает, когда хочешь искать роз в снегу: Ганс Гау не может сносить лифляндской зимы с ее сильными холодами и, таким образом, пиво, как говорится, утекло».

29 декабря магистр сжёг лагерь под Оберпаленом и ушёл в замок, отправив артиллерию в Феллин, т.е. зимняя кампания 1559-60 года таким образом для немцев закончилась, и наступила подача русских, т.е. из Москвы в ответный поход зимой 1560 года выступил князь Мстиславский, древний Гедиминович, один из столпов Московского государства своего времени.

2 января 1560 г. «в Немцы государь отпустил за их измену рать и воевод своих». Т.е. 2 числа, конечно, не рать вышла, а только воеводы выехали, ну а сбор большой рати начался, конечно же, ещё осенью, при первых известиях об ответном контрнаступлении немцев под Юрьевом, потому что понятно, что рать собиралась долго. А к месту сбора 2 января только выехали воеводы. Естественно, войска собирались под Псковом, войско было большим, просто исходя из того, что над ним стоял Мстиславский – во-первых, один из самых родовитых князей, бояр Московского государства, т.е. в местническом ранге выше него почти никого не было. Кроме того, он один из опытнейших людей. Как писал Шлихтинг, Иван Грозный «держит в своей милости князя Бельского и графа Мстиславского (он так его графом именует, Мстиславского – К.Ж.)... И если кто обвиняет пред тираном этих двух лиц, Бельского и Мстиславского, или намеревается клеветать на них, то тиран тотчас велит такому человеку замолчать и не произносить против них ни одного слова, говоря так: "Я и эти двое составляем три Московские столпа. На нас трех стоит вся держава"…» Ну это, конечно, мерзавец Шлихтинг придумал всё, разумеется, но тем не менее, исходя из местнического статуса, родовитее Мстиславского мало кто мог быть, и поэтому маленькую рать, лёгкую рать под его начало передать не могли.

У него было 11 полковых воевод, 44 сотенных головы и 10 сотенных голов при пушках, при наряде, не считая казанских татар. Кроме того, Реннер очень интересно упоминает об английских стрелках в рати Мстиславского – трудно сказать, что это такое, может быть, какие-то наёмники, может быть, в самом деле из Англии, учитывая, что с англичанами у нас в это время были более или менее тесные дипломатическое сношения, хотя я не очень понимаю, каким образом они смогли бы прибыть в русское государство, ну разве что через Архангельск, хотя, видит Бог, не ближний свет.

Наряд состоял из 7 картаун, 5 полукартаун, 2 шарпеметцен (charpe metzen), по сообщению Реннера, т.е. «острых девок», 4 «шлангов», т.е. больших полевых пушек, 6 огненных мортир и 5 гротештайнбуссен (grote steinbussen), т.е. больших камнемётов – ну видимо, камнемётных, опять же, мортир. Конечно, известная часть комплектовалась непосредственно на Новгородских и Псковских землях, но учитывая прибытие большого наряда, учитывая прибытие татар из Казани и Астрахани, конечно, рать собиралась не быстро.

Пока суть да дело, воевода Катырёв-Ростовский из Юрьева отправлял постоянно людей своего гарнизона в набеги, под Тарваст, потом Оболенский ходил воевать под Феллин, правда, не так удачно: согласно воеводсокй отписке, на отходе Оболенского «угонили» ливонцы и с ним бились, при этом был убит брат Василия Разладина Иван и 8 детей боярских.

Т.е. шла напряжённая подготовка зимней кампании, немцев, так сказать, разминали, а самое главное – постоянные набеги лёгких ратей не давали объективно угадать, куда пойдёт, каким огромным кулаком пойдёт одна большая рать Мстиславского. Это было очень важно в качестве маскировки.

Мишенью для ответного похода должен был стать ливонский Мариенбург. Дело в том, что фон Кеттлер и Сигизмунд II в августе 1559 года, как мы говорили, подписали договор, по которому фактически юго-восток Ливонии отходил к Великому княжеству Литовскому, а Мариенбург с его серьёзными укреплениями был очень важным форпостом в этом регионе, его было в самом деле трудно взять. И Москва, в общем, догадываясь о литовских и ливонских дипломатических манёврах, стремилась упредить эти самые дипломатические манёвры прямым военным захватом Мариенбурга, который не позволил бы отойти этой части Ливонии к Литве, просто потому что если для Восточной Ливонии ключ-город – это Дерпт, то для юго-востока это, наверное, скорее всего, Мариенбург – в самом деле серьёзная крепость, да ещё ко всему прочему окружённая не самыми плохими землями, по местным меркам, т.е. там можно собирать серьёзный урожай.

Псковские летописи сообщают, что «зима тогды была безснежна, толко сем недель было снегом». Ну а это значит, что можно было оперировать конницей более-менее широко. Собственно говоря, наш главный козырь – большое количество лёгкой конницы, особенно учитывая наличие татар из Казани и из Астрахани.

Вперёд ушли лёгкая рать из 3 полков с 4 воеводами и 1 тысячей всадников, т.е. авангард. Это всё потому, что Мстиславский не очень понимал состояние сил немцев: набрали ли они новых наёмников, смогли ли они мобилизовать собственных рыцарей и пешее ополчение. Поэтому дуром он соваться не стал, вперёд пошел авангард для разведки боем, кстати, командовал им князь Василий Серебряный.

18 января этот полк Василия Серебряного в 1000 всадников перешёл границу, двинулся на Зессвеген, потом «воевали Велянские места и Кеские и Володимретцкие и иные многие». Что важно – как пишет нам летописец, «преже сего те были не воеваны, а пришли на них безвестно, и взяша в полон множество людей и всякого живота и скоту и побиша многих».

К 4 февраля 1560 года Серебряный был уже почти под Феллином, как немцы сообщают – 1,5 мили. Ну конечно, в таким численном составе ничего бы он с Феллином не сделал, это тоже очень серьёзная крепость, поэтому развернулся, пограбил местные окрестности и ушёл к Мстиславскому. Понятно, что, в общем, скорее всего, никаких серьёзных сил ливонцы собрать пока не сумели в силу того, что никакого значимого противодействия князь Серебряный не встречал. Мстиславский же планомерно выдвигался от Пскова к Мариенбургу, это Алыста вышли к Мариенбургу, ну а потом стали подходить и основные силы.

Мариенбург стоял посреди озера на острове, а это самое сложное, что может быть вообще при прямом штурме – штурмовать, как бы мы говорили словами Вобана, мокрую преграду, просто потому что если есть выкопанный ров вокруг замка, его можно осушить, отведя воду, засыпать его фашинами и более или менее успешно атаковать. Если имеется озеро, озеро осушить, скорее всего, не получится, т.е. атаковать придётся на лодках, на плотах, ну или если оно встанет, по льду, что, кстати говоря, тоже то же удовольствие, потому что лёд может под пушечным огнём треснуть, не выдержать веса людей в доспехах, и тогда всё кончится очень и очень плохо.

14 февраля вокруг города поставили туры, в данном случае это не осадные башни никакие, это просто полевые заграждения, как бы мы сказали – флеши, т.е. корзины, набитые песком и камнями, засыпанные земляными валами. Поставили пушки наряда, и к 14 февраля началась бомбардировка. В стенах проделали бреши, кстати говоря, довольно быстро – к обеду, и мариенбургский комтур Зибург цу Вишлинген, вы представляете, не стал сопротивляться и выкинул белый флаг. «И божиим милосердием воеводы и город того дня взяли, и устроили в нем государевых воевод, князя Микиту Приимкова да Андрея Плещеева да голову стрелецково стрелцы оставили Григория Кафтырёва» - вот наш ещё один герой всех Ливонских походов, начиная с 1558 года. Кафтырёв и Кашкаров, вот в данном случае отличился Григорий свет Кафтырёв.

Отписали Ивану Грозному о блестящей, очень быстрой победе. Это была реальная неожиданность, просто почему – потому что под этим Мариенбургом можно было просто погубить всё войско, потому что брешь в стене ничего не значит вообще. Как немцы умеют эти бреши оборонять, мы, кстати, скоро увидим – не хуже Русина Игнатьева, т.е. при наличии мотивированного начальника с мотивированными солдатами можно было там месяц просидеть, а может быть, даже и два. Два месяца во время зимнего похода, как мы только что видели на примере немцев, это очень серьёзно. И в первую очередь, кончено, дело не в неизбежных болезнях и небоевых потерях, вызванных этими болезнями – дело в том, что рано или поздно люди начнут дезертировать или напрямую уходить из войска в отпуска, т.е. под городом можно потерять очень большое войско, а самое главное – потерять инициативу, опять же, что мы видели только что на примере малюсенького замка Ринген, который решил-таки сопротивляться, в отличие от Мариенбурга.

Кстати говоря, Кеттлер решил, что комтур проявил малодушие, струсил, за что его арестовали и заключили в замке Кирхгольм, где уморили, т.е. он заключения не пережил. Кстати говоря, никаких больше мер Готхард фон Кеттлер для отражения русского вторжения не предпринял, просто казнил фактически своего комтура. До конца февраля он находился в Риге, имея 8 феннлейнов ландскнехтов и 7 рот рейтар, гешвадеров. Почему он там сидел и ничего не делал, хотя 7 рот – до 1400 человек рейтар и до 2400 человек пехоты – вроде бы серьёзные силы, по крайней мере набегами он мог бы тревожить русские войска очень свирепо, но он ждал помощи от Сигизмунда Второго.

Мы только что говорили о сложнейшей дипломатической игре, которую предпринимали все тяжущиеся стороны, и вот пролитовски настроенный Кетллер заключил-таки договор с Сигизмундом и ждал от него подкрепления, чтобы, соединившись вместе, идти на войска Ивана Грозного. Но никакой помощи он не дождался, и вот тут-то Иван Грозный решил воспользоваться успехами, которые он одержал на Крымском направлении, временно свернуть операции в Крыму и добить ливонцев. Ливонцев ожидали трудные времена и последний бой под замком Феллин, о котором я расскажу в следующий раз.

А на сегодня, наверное, всё. Всем пока. Ожидаем возвращения на Ливонский фронт, надеюсь, совместно с Д.Ю., который будет вставлять свои уместные комментарии.

Добавить комментарий