Большинство коренных обитателей Сибири в XVII в. находились на той стадии общественного развития, когда наиболее характерной чертой их облика и поведения является воинственность, а война становится одним из постоянных промыслов.
По описаниям современников широко, например, известны воинственные наклонности эвенков. «Люди воисты, боем жестоки», — отзывались о них в XVII в. русские служилые. «Они очень воинственны, ведут частые войны с соседями», — отмечал и западноевропейский наблюдатель. «Все это здоровые и смелые люди, — писал он, в частности, о «конных» эвенках. — Нередко до полусотни тунгусов, напав на четыре сотни монгольских татар, доблестно разбивают их по всем правилам».
В представлении русских людей в XVII в. были «воистыми» и якуты, и енисейские киргизы. Буряты являлись в то время организаторами походов на другие племена, богатым и воинственным народом. Бывало, что они сами же бросали вызов русским казакам — «звали де их, служилых людей, к себе биться».
«Дух воинственности» отмечался исследователями и у ханты-мансийских «князцов», для которых война и военный грабеж долгое время были главным средством существования. Воинственностью и крайней жестокостью отличались некоторые из обитавших в тундре самодийских племен — особенно юрацкая «кровавая самоядь», не признававшая российской власти в течение всего XVII в. Начавшийся к этому времени у ненцев процесс выделения племенной знати сопровождался усилением обычных для данного этапа общественного развития грабительских набегов.
Нападениям подвергались не только соседи, но и следовавшие северным «чрезкаменным» путем группы промышленников и служилых. Немало русских людей было при этом убито и переранено. Иной раз они по нескольку дней «сидели от той самояди в осаде», отстреливаясь из-за нарт и других укрытий. Грабеж перевозимых через Урал продовольственных запасов и «соболиной казны» стал для некоторых ненецких родов чуть ли не постоянным промыслом, как и охота за судами, терпевшими крушение в Обской губе.
В качестве активной нападающей стороны, «промышлявшей» перевозимыми русскими грузами, проявляли себя и другие сибирские народы, например коряки. «Геройский дух» и «ужасающая жестокость», по отзывам европейских наблюдателей, были присущи камчадалам. Даже один из наиболее «кротких» народов Сибири — юкагиры — представлял собой, по отзывам очевидцев, «воинственное, на войне жестокое племя». Очень воинственными в это время были чукчи. В XVII в. они усиленно (и довольно успешно) вытесняли на запад и юг юкагиров и коряков, невзирая на построенные для противодействия их наступлению Нижнеколымский и Анадырский остроги.
Русские, располагая огнестрельным оружием, разумеется, имели на своей стороне большое преимущество и ясно сознавали его. Они всегда сильно беспокоились, если подходили к концу запасы пороха или свинца, подчеркивая, что «без огненной стрельбы» в Сибири «быть нельзя». Действительно, без обладания «огненным боем» с его более высокой, чем у «лучного», убойной силой русским отрядам не удалось бы успешно противостоять неизмеримо превосходящему их по численности коренному населению.
У отдельных, наиболее изолированных его групп страх перед огнестрельным оружием наблюдался и много позднее рассматриваемых нами событий, и, возможно, именно поэтому раньше историки были убеждены, что в Сибири XVII в. русским совсем не трудно было побеждать «инородцев». Из одного сочинения в другое переходили чисто умозрительные рассуждения о «легкости» побед над «туземцами» Северной Азии.
У читателей создавалось представление о толпах сибирских «дикарей», разбегавшихся при первых же звуках ружейной пальбы или из-за страха перед ней державшихся от «государевых служилых людей» на почтительном расстоянии и потому не причинявших им «никакого вреда».
Подобные построения рушатся при соприкосновении с фактами. Угорские, самодийские и татарские племена задолго до «Ермакова взятья» познакомились с «огненным боем» русских и тем не менее совершали опустошительные набеги на северовосточную окраину России — осаждали и сжигали города, разоряли деревни и слободы, убивали и уводили в плен их жителей, отгоняли скот. Но и те народы, которые до прихода русских не сталкивались с огнестрельным оружием, обычно вовсе не были склонны считать обладавших им людей богами, извергавшими громы и молнии.
Во всяком случае, если потрясение и испуг при первых ружейных выстрелах у каких-то сибирских народов и были, то в себя они приходили довольно быстро, после чего стремились скорее заполучить в свои руки невиданное оружие. Это временами и удавалось. Например, даже находившиеся на уровне каменного века юкагиры при первых столкновениях с русскими обстреливали их из пищалей, взятых у убитых служилых.
В полном противоречии с фактическим материалом находится и утверждение, будто стрелы «сибирских инородцев» не причиняли никакого вреда русским. В донесениях служилых людей часто говорится о ранах, полученных в сражениях с «иноземцами». Иные в одном бою получали «ран по пяти, по семи, и по восемь»; переранено бывало и большинство участвовавших в схватке, а то и абсолютно все. Ранения эти могли иметь самые печальные последствия, поскольку в Сибири некоторые племена умели отравлять стрелы смертоносным ядом.
Стрелками же сибирские жители были отменными. О самоедах известно, что они попадали из лука в едва различимую монетку. «Стрельцы скоры и горазды», — отзывались о них русские. Хорошо владели некоторые сибирские народы и таким оружием, как праща. По свидетельствам служилых, чукчи, метая камни, «щиты дощаные пробивали и котлы».
Пищали в руках ратных людей были для своего времени, конечно же, грозным оружием, однако не следует забывать, насколько сложна была стрельба из громоздких и тяжелых, в основном фитильных ружей XVII в. Отсюда неизбежность рукопашных («съемных») боев, где преимущества русских часто сводились на нет не только многочисленностью, но нередко и хорошим вооружением их противников.
«При постоянных войнах и набегах жители тундр были вооружены с головы до ног», — писал С. В. Бахрушин. Прекрасное вооружение, в том числе защитное, имелось у якутов. По рассказам служилых людей, они были «доспешны и воисты», во время боев надевали крепкие «куяки» (доспехи из пластин, нашитых на кожаную или матерчатую основу) и «напускались» на врага в конном строю «с копьи и с пальмами» (тяжелые ножи на древке).
Русские высоко ценили якутские «пальмы» и «куяки» и охотно приобретали их — покупали, выменивали, брали у товарищей во временное пользование перед походами. Так, в отправившемся на Амур отряде Пояркова среди снаряжения было и 70 «куяков якутских». «Доспешными» у якутов бывали не только воины: в документах упоминаются кони «в железных досках», «конные куяки».
У не имевших развитого железоделательного промысла народов наряду с металлическими встречались «костяные куяки и шишаки» (шлемы), которыми при случае не пренебрегали и русские служилые люди. Из описаний вооружения эвенков в XVII в. видно, что их воины выступали «збруйны и оружейны, с луки и копьи, в куяках и шишаках, в железных и костяных», в наручнях и со щитами. «Вооруженные пальмами, копьями, в шишаках, одетые в куяки, с неизменным боевым луком и с колчанами стрел, тунгусские воины производили внушительное впечатление на русских», — замечает исследователь Н.Н. Степанов.
Добавим, что впечатление это не было чисто внешним. Сибирские «иноземцы» нередко наносили «государевым служилым людям» серьезные поражения. Так, чукчи даже в XVIII в. не раз «громили» отправлявшиеся на Чукотку военные отряды. Правда, там, в безлесной гористой местности, русские обычно чувствовали себя неуверенно: трудно было построить укрепление, «отсидеться» на судах и т. д.
Но военные неудачи у служилых людей случались и в более привычной им таежной зоне. «А в тех, государь, службах многих нас, холопей твоих, тунгуеские и иных землиц люди побивали», и «от иноземцев, новых землиц проведываючи, великое позорство терпим», — жаловались, например, енисейцы в Москву в конце 20-х гг. XVII в.
«Государевы ратные люди» терпели поражения не только при неожиданных нападениях, когда на стороне коренных жителей могли быть и лучшее знание местности, и фактор внезапности. Даже хорошо укрепленные русские остроги брались порой сибирскими «иноземцами» в ходе «жестоких приступов». Откровенно и бесхитростно объяснили причины своего ухода с Тихоокеанского побережья служилые люди в 1635 г., после того как эвены сожгли Охотский острожек: «Жить де на Охоте от иноземцев не в силу».
Укрепления же самих «иноземцев» бывали настолько основательны, что иные их городки русским приходилось брать по всем правилам военного искусства того времени: с сооружением на подступах к крепости осадных «острожков» и башен, откуда можно было обстреливать внутреннее пространство осажденного городка, с использованием для прикрытия специальных «щитов», которые шедшие «на приступ» «катили» перед собой, и т. д.
Но особенно трудно доставались служилым людям победы в столкновениях с кочевыми народами южной Сибири. Быт скотовода-кочевника вырабатывал навыки профессионального воина почти у всего мужского населения степной и лесостепной полосы. Это делало их высокоманевренное и хорошо вооруженное войско сильным и чрезвычайно опасным противником.
По описаниям очевидцев, южносибирские кочевники «являются быстрым и опасным врагом», «очень ловко обращаются» с луком и стрелами, «никогда не идут в набег без кольчуги и пик», «выходят в бой прекрасно вооруженными, т. е. в шлемах, с копьями и в кольчугах». В защитном вооружении «государевы служилые люди» далеко не всегда были на равных с ними и не раз сетовали как на потери из-за отсутствия доспехов в боях с хорошо защищенным противником, так и на недостаток пороха, свинца и удобного для сражений в конном строю огнестрельного оружия.
Нередко качество защитного вооружения русских было ниже. Как писал А. П. Окладников, «воистые» бурятские наездники… хорошо снабжаемые железом, ездили в крепких металлических латах, превосходивших «ветчаные», т. е. обычно обветшавшие куяки казачьей пехоты и конницы, и мало уступали в своем вооружении казакам».
Преимущества «огненного боя» русских наиболее полно раскрывались в обороне, при наступательных же действиях были минимальными. В степи ратные люди, разумеется, могли, укрепясь «табором» (поставленными вкруг телегами и т. п.), отбить нападения намного превосходящих сил, но при решающих сражениях в конном строю скорострельный лук даже в сухую погоду успешно соперничал с «самопалами».
Дождь же мог стать причиной полного поражения углубившегося в степь русского войска (как это случилось в 1693 г. у озера Семискуля в Западной Сибири, когда был уничтожен большой — в несколько сот человек — отряд дворянина Василия Шульгина).
Поскольку исход сражений со степняками обычно решался в ближнем бою, необходимой предпосылкой успешного похода считалось хотя бы равное с врагом по численности соотношение сил, на что, однако, было трудно рассчитывать в Сибири на раннем этапе ее освоения. Со временем положение осложнилось еще и тем, что южносибирские кочевники сами стали довольно широко и успешно применять огнестрельное оружие. Например, у енисейских киргизов пищали появились по крайней мере уже с начала 40-х гг. XVII в.
Но все-таки в Сибири победы в боях чаще всего одерживали русские. Бывало, что землепроходцы отважно бросались в рукопашную схватку с вдесятеро превосходившим их по численности противником и наголову разбивали его. И чтобы понять причины этого, недостаточно рассуждений о «превосходстве ружья над луком». Если коротко охарактеризовать действия землепроходцев в боях, то лучше всего повторить оброненную одним из исследователей их подвигов фразу: «сражались умело, отчаянно».
Отчаянная смелость этих, как правило, бывалых, привычных и готовых ко всему и на все, отчаянных людей производила впечатление и на сторонних наблюдателей: вспомним оценку хабаровских казаков маньчжурами — «храбрые как тигры».
Именно она, эта отчаянная смелость, парализовывала волю противника и удесятеряла собственные силы, и она же в соединении с воинским умением позволяла землепроходцам одерживать верх не только над вооруженным стрелами и копьями, но и над равным в снаряжении и притом превосходящим по численности врагом, например над маньчжурами, несмотря на их «приступные мудрости» и «огненный бой».
Заметим, что здесь мы сталкиваемся отнюдь не с уникальным явлением в истории: она знает немало примеров, когда находившийся «на подъеме», переживавший свой «звездный час» народ одерживал такие же победы. Взлет социальной активности русских людей произошел в конце XVI–XVII в. и на восточной окраине нашей страны, и в первую очередь благодаря ему Россия всего за одно столетие обрела Сибирь.
По материалам: Никитин Н.И. Освоение Сибири в XVII веке.
Иллюстрация: Якутские воины в бою. Художник Роман Марков.
Источник: Злой Московит